Молитва которую читал колчак

Запретная связь адмирала Колчака, или любовь, которая сильнее смерти

Когда речь заходит о Гражданской войне, многие вспоминают белых генералов Деникина, Юденича, Корнилова, Каппеля, красных командиров Буденного, Котовского, Миронова, Лазо, Фрунзе. И спорам, кто в той войне был прав, а кто виноват, и сегодня нет конца. Но есть в истории Гражданской войны особое имя – Анна Тимирёва, возлюбленная Александра Колчака, в то время Верховного правителя России.

Они впервые встретились в 1915 году в Гельсингфорсе. Там служил муж Анны, капитан первого ранга. Это была настоящая страсть! Анну Васильевну и Александра Васильевича не остановило даже то, что оба они были не свободны. Встречи из стали частыми, а страсть со временем превратилась в любовь. Тимирёва просто боготворила тогда ещё вице-адмирала, а он часто писал ей трогательные письма.

В 1917 году, практически сразу после революции, супруг Тимирёвой эмигрировал, жена и сын Колчака остались в Париже. Как только Колчак вернулся из Англии, Анна Васильевна приехала к нему. В 1918-1919 годах Тимирёва работала в Омске переводчицей Отдела печати при Управлении делами Совета министров и Верховного правителя (так теперь величали Колчака). Частенько её видели в больнице возле раненных и в мастерской по пошиву белья для солдат.

Анна Васильевна оставалась с Колчаком при любых обстоятельствах: и когда его армию разбили красные, и когда руководство чехословацкого корпуса, при молчаливом согласии французского генерала Жанена, согласилось выдать Колчака Военно-революционному комитету. Когда ЧК на протяжении двух недель допрашивала белого адмирала, Анна не только сама добровольно пошла под арест, но и смогла трижды прорваться к нему на свидание – как могла поддерживала своего возлюбленного перед неминуемой смертью.

После расстрела Колчака Анну Тимирёву из тюрьмы выпустили, но именно с этого времени и начался её настоящий крестный путь. Уже в июне 1920 года её отправили на двухлетние принудительные работы в Омский концентрационный лагерь. После выхода из тюрьмы она подала властям прошение о выезде из страны в Харбин, где жил её первый супруг. Но в ответ пришла резолюция – «Отказать» и ещё год тюремного заключения. В 1922 году её арестовали в третий раз, а в 1925 отправили в тюрьму ещё на три года «за связь с иностранцами и бывшими белыми офицерами».

После освобождения Анна Васильевна вышла замуж за инженера-путейца Владимира Книпера. Но весна 1935 года принесла новый арест «за сокрытие своего прошлого». Правда, лагерь через некоторое время заменили поднадзорным проживанием в Вышнем Волочке, где она проработала дворничихой и швеёй. В 1938 году произошел уже шестой по счёту арест. Но свободу Анна вышла лишь после окончания войны. К тому времени из родных у неё никого не осталось. 24-летнего сына Володю расстреляли 17 мая 1938 года. Владимир Книпер не выдержал травли жены и в 1942 году умер от инфаркта. Жить в Москве Анне не разрешали, и она перебралась в Рыбинск (тогда Щербаков), устроившись на работу бутафором в местном драмтеатре.

К тому времени она уже выглядела как интеллигентная аккуратная старушка с яркими живыми глазами. В театре никто не знал историю Анны Васильевны, связанную с Колчаком. Вот только все удивлялись, почему режиссер театра (поговаривали, что из дворян) всякий раз, когда видел Анну Васильевну, подходил и целовал ей руку.

Реабилитировали Анну Васильевну только в 1960-м. Она сразу переехала в Москву и поселилась в коммунальной квартире на Плющихе. Ойстрах и Шостакович выхлопотали ей пенсию в 45 рублей. Иногда её приглашали в массовку на «Мосфильм» – в «Бриллиантовой руке» Гайдая мелькнула в роли уборщицы, а в «Войне и мире» Бондарчука — на первом балу Наташи Ростовой в образе благородной пожилой дамы.

Ничем нельзя помочь:

И все уходишь ты опять

В ту роковую ночь.

А я осуждена идти,

Пока не минет срок,

И перепутаны пути

Но если я еще жива

То только как любовь твоя

И память о тебе.

Понравилось: 68 пользователям

• 68 Запись понравилась
• 42 Процитировали
• 1 Сохранили
  • 42Добавить в цитатник
  • 1Сохранить в ссылки

  

  

  На святость чести не бросая тень.

  Я принимаю сей, мне отведенный, день

  И остаюсь молитвой в зимнем ветре.

  И немоту всех самых нужных слов.

  Алеет на мундире моем белом кровь,

  Такого цвета, как России неизбежность.

  В тела, не в души попадет картечь.

  Вам, верьте, не сорвать с усталых плеч

  Отваги знак – гвардейские погоны.

  Но так искусно преданы страной.

  Поплачь, Россия, мы погребены с тобой

  За нашу белую беспамятную веру.

  Спасибо Вам за веру, господа…

  Гори, февральская бездомная звезда,

  Я принимаю свой парад последний.

  Судьба-чертовка стала вдруг немой,

  О Бог, как жаль, что не побуду больше с Той,

  Которая души была причалом.

  Как помнил письма Ваши наизусть.

  Я обещаю и решительно клянусь,

  Что сберегу Ваш облик, где б я не был.

  Хоть более не встретить мне весну,

  От всей души прошу с теплом обнять жену

  И сыну передать благословенье.

  Храни, судьба, как ангелов, все тех,

  Кто разделил в бесстрашье горечь и успех

  И шел бок-о-бок в тяжкий час со мною рядом.

  Молитва А.Колчака перед боем (сцена из кф."Адмиралъ", 2008)

  

  По всем вопросам, касающимся использования Источником Видео-информации (ограничения доступа к Видео-информации на Видеохостинге, Сайте и других Интернет-ресурсах, удаления Видео-информации с Видеохостинга и прочим вопросам), необходимо обращаться напрямую к Источнику.

  В случае противоправного характера Видео-информации или противоправного использования Источником Видео-информации вы можете обратиться к администрации Сайта для ограничения доступа к Видео-информации на данной странице Сайта.

  Условия использования: https://www.youtube.com/t/terms

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2012-12-19 | Просмотров: 107997 | Понравилось: 656 | Не понравилось: 88

  

  Юлия Началова оптимистично смотрит вперед

  

  Ксения Собчак поделилась названиями любимой косметики

  

  Ленина против богатых папиков и их девочек

  

  Яна Рудковская завтракает рыбой

  

  Наргиз Закирова закончила тур по Германии

  

  Лена Ленина ударилась в воспоминания о былой юности

  "На войне как на войне –

  Даже если ты в огне

  Надо верить в чудеса.

  И тогда не смерть, а жизнь

  Перевесит на весах

  Где-то в небесах"

  

  Похожее видео

  

  Адмирал. Не вы мне дали золотое оружие, не вам его и отбирать.

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2017-03-03

  

  Адмирал Колчак бой с немецким Флагманом и молитва

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2013-09-22

  

  Жизнь и любовь русского офицера, прошедшего свой путь до конца. Он сражался за ту Россию, которую любил, и за ту женщину, в которую верил. Адмирал. 2.

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2011-09-06

  

  Образец настоящего Русского офицера.

  Кому как, но для меня это так. с детства. Колчак Александр Васильевич, и Каппель Владимир Оскарович. В фильме их сыграли весьма и весьма достойно!

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2014-04-17

  

  Белая гвардия. Две атаки генерала Каппеля. х. ф. "Адмирал"

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2014-06-06

  

  Расстрел адмирала Колчака

  Историческая драма "Конь белый", 1993 год. 8-ая серия "Претерпевшие до конца". Режиссер Гелий Рябов. Актёр сыгравший Колчака – Гузенко Анатолий Яковл.

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2012-11-17

  

  Адмиралъ – Романс

  Мой первый сделанный до конца клип. Очень старалась=)

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2008-12-06

  

  Любэ и Виктория Дайнеко – Адмирал (Admiral)

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2009-12-22

  

  Валерий Меладзе – Вопреки (к/ф Адмиралъ)

  Все клипы Валерия Меладзе – https://www.youtube.com/ELLO/video?x=valery-meladze Подпишись на новые клипы – http://bit.ly/Podpiska @ Instagram http://.

  Статистика видео на YouTube: Загружено: 2010-09-16

  

  Юлия Началова оптимистично смотрит вперед

  

  Ксения Собчак поделилась названиями любимой косметики

  

  Ленина против богатых папиков и их девочек

  

  Яна Рудковская завтракает рыбой

  

  Наргиз Закирова закончила тур по Германии

  

  Лена Ленина ударилась в воспоминания о былой юности

  

  Ленина дарит звездам подарки

  

  Елка опубликовала странную фотографию

  

  Павел Астахов поздравляет с Днем конституции

  

  Лена Ленина запускает волну сплетен и пересудов

  

  Умер Дмитрий Хворостовский

  

  Дима Билан юморит

  

  Валерия побывала в Большом театре на балете

  

  Ираклий Пирцхалава презентовал новый клип

  

  Павел Астахов рассказал о своей новой книге

  Смерть Колчака

  

  

  Красноармеец Ваганов: «Адмирала Колчака расстреливал я»

  Летом 1966 года я собирался в командировку. Перед самым отъездом мне дали на три дня книгу «Допрос Колчака». Она была выпущена в 1925 году в Ленинграде. История этой книги такова.

  15 января 1920 года адмирал А.В.Колчак был арестован в своём поезде и стал пленником эсеровского Политцентра, затем был передан советской власти. Как и после ареста Николая Второго, предполагалось, что над Колчаком состоится всенародный суд. В Иркутске, где адмирал находился в заключении, была спешно создана Чрезвычайная следственная комиссия. Ей поручили вести предварительные допросы, а затем адмирала Колчака предполагалось отвезти в Москву.

  Комиссию возглавляли будущий профессор истории К.Попов, а затем – председатель Иркутского ЧК С.Чудновский. Будущий профессор вёл большинство заседаний, которые стенографировались. Именно стенографические отчёты легли в основу будущей книги.

  «Допрос Колчака» интересен прежде всего как автопортрет адмирала. Бывший Верховный правитель России немало успел за свои сорок шесть лет.

  Революция застала Колчака в чине вице-адмирала и в должности командующего Черноморским флотом. Колчак был озабочен развалом вооружённых сил России, падением дисциплины, митинговостью вместо несения службы, хищениями и распродажей боевого оружия. Колчак не примыкал ни к одной партии. Когда Севастопольский Совет матросских и солдатских депутатов потребовал от адмирала сдать личное оружие (шла бессмысленная кампания по разоружению офицеров, которые продолжали служить на кораблях), Колчак в знак протеста на глазах сотен людей бросил с трапа в море свою золотую георгиевскую саблю…

  Колчак считал: в революционной России применения его знаниям и опыту нет. Он поступил на службу в американский флот. Выяснилось, что за границей он тоже мало кому нужен. Адмирал через Приморье вернулся на родину.

  Для объединения сил, которые могли бы противостоять большевистскому правительству, нужна была заметная нейтральная фигура. Колчаку предложили стать Верховным правителем России. Он согласился это принять.

  Из многих сохранившихся документов известно, что режим, который установил Колчак, придя к власти, отличался жестокостью. Казнили не только тех, кто воевал на стороне большевиков. Предавали смерти «за сопротивление распоряжениям правительства [Колчака], за неявку в срок на службу, за членовредительство».

  Роль военно-полевых судов исполняли офицерские «тройки». Арестованных расстреливали партиями по 40–50 человек, после чего составлялись «протоколы судебных заседаний» и выносились «приговоры». На самом деле «тройки» «судили» уже закоченевшие трупы.

  С лица земли стирались деревни, если становилось известно, что жители недовольны политикой Колчака. Несчастных вешали, расстреливали, забивали палками, живьём закапывали в землю. Молчунов на допросах ждала дыба. Счёт жертвам шёл на сотни тысяч.

  Знал ли об этом Колчак? Не только знал, но и поощрял. Сохранилась телеграмма, где адмирал требовал расправляться с непокорным ему населением «по-японски». Имелась в виду жестокость японского экспедиционного корпуса в Приморье. Известно, что японцы, среди прочего, додумались бросать живых людей в паровозную топку.

  Не знаю, как скоро пришло бы экономическое благоденствие, если бы победил Колчак, но убеждён, что «1937 год» для России в случае победы адмирала наступил бы уже в 1920-м. От Приморья до западной границы были бы схвачены, осуждены и расстреляны все, кто боролся против белых. Верховный правитель жалости к человеку не ведал. Хотя «осечки» в этом тотальном терроре всё же бывали.

  В 1919 году был схвачен колчаковцами и брошен в омскую тюрьму большевик Константин Попов. Когда по решению «тройки» за ним пришли, чтобы его расстрелять, Попов метался в тифу. Исполнители приговоров не стали трогать больного, чтобы не заразиться. Попов случайно остался жив, и его сделали следователем по делу Колчака.

  …Книга «Допрос Колчака» обрывалась на полуфразе. В предисловии, а также комментариях я искал хотя бы намёк на то, как прожил последние часы адмирал, как он держал себя перед казнью. И натолкнулся на короткую информацию о В.Н.Пепеляеве (председателе совета министров в правительстве А.В.Колчака). «Вместе с Колчаком, – прочитал я, – он был арестован и заключён в тюрьму. По постановлению Иркутского ревкома Пепеляев был расстрелян одновременно с Колчаком. Умирал Пепеляев, как жалкий трус, моля о пощаде».

  Как встретил смерть Колчак – об этом не было сказано ни слова.

  Я приехал в Пермь записать беседу с Николаем Дементьевичем Вагановым. В 1905 году он был боевиком, состоял в дружине Александра Лбова. Пермский рабочий, Лбов вознамерился почти в одиночку воевать с самодержавием. Борьба вылилась в бесстрашные поединки с жандармами, в дерзкие захваты касс, где хранились большие суммы.

  В 1966 году Николай Дементьевич Ваганов оставался последним здравствующим лбовцем. Ему было под восемьдесят. Мысль и память его часто давали сбой. При этом я подметил: он рассказывает далеко не всё из того, что помнит. В бесстрашном рабочем-террористе жил страх перед рабоче-крестьянской властью, за которую он боролся ещё 60 лет назад, когда её не было и в помине.

  Когда я понял, что ничего существенного больше не услышу, я стал собираться. Ваганов видел, что я расстроен.

  Уже в прихожей он с виноватой улыбкой сказал: «Знаете, у меня большое событие: в Пермь вернулся мой брат. Он долго жил в других городах».

  Я пробормотал: «Очень рад за вас».

  Мне хотелось поскорей уйти. Но теперь, когда я уже не спрашивал про Лбова, у Николая Дементьевича возникло желание обстоятельно со мной поговорить. Наверное, он был очень одинок.

  – Брат недавно получил орден Ленина, – как бы вскользь бросил Николай Дементьевич. – За революционные заслуги. Наверное, вам было бы интересно самому с ним встретиться.

  Но я уже ничего от этой семьи не хотел. На улице стояла жара, а в квартире все окна были задраены, как люки на подводной лодке. Было невыносимо душно. Я не мог дождаться, когда выскочу на лестницу.

  Вероятно, Николай Дементьевич прочитал на моём лице нетерпение. Словно желая убедить меня, что я совершаю ошибку так быстро покидая его, он добавил, слегка посмеиваясь в остроконечные «вильгельмовские» усы:

  – Вы знаете, а ведь мой брат расстреливал самого Колчака…

  Мурашки пробежали у меня по спине. Всего несколько дней назад я сокрушался по поводу того, что в «Допросе Колчака» не было конца. И вот передо мной открывалась ошеломляющая возможность узнать от участника событий подробности казни адмирала. Наверное, не случайно эти подробности постарались скрыть составители и редакторы стенографического отчёта.

  – Далеко живёт ваш брат? – не удержался и всё-таки спросил я.

  – Близко, – добродушно ответил Николай Дементьевич. – Сейчас я ему позвоню и спрошу о вашем визите.

  Константин Дементьевич Ваганов оказался улыбающимся крепким человеком с тёмными, не тронутыми сединой волосами. Он был значительно моложе своего брата и, несомненно, крепче его. На лацкане светло-серого костюма поблёскивал новенький орден Ленина на свежей муаровой ленте. Складывалось впечатление, что всё в этом доме новое и что для хозяина квартиры началась какая-то совершенно новая жизнь.

  – Чем могу быть вам полезен? – спросил меня Константин Дементьевич. Он был рад моему приходу, и мне показалось, что, в отличие от старшего брата, он готов рассказывать очень долго.

  – Это верно, что вы участвовали в расстреле Колчака?

  Лицо его стало менее оживлённым. Нужно думать, нелегко в конце жизни вспоминать, что ты участвовал в убийстве. А расправа вооружённых над безоружным всегда считалась убийством.

  Когда Колчак захватил Пермь, Константин Дементьевич ушёл в подполье. На родине его хорошо знали. Ваганов перебрался в Иркутск. Работал под кличкой Смелый. Перед приходом советской власти участвовал в захвате иркутской тюрьмы.

  В ночь с 6 на 7 февраля 1920 года приятели-красноармейцы пригласили его с собой. Зачем – сразу не сказали. Только в кузове грузовой автомашины сообщили шёпотом: «Едем расстреливать адмирала Колчака. Вероятно, каппелевцы захотят отбить адмирала по дороге или попытаются захватить тюрьму…»

  Ваганов понял, что пригласили его не случайно. У него имелся опыт по захвату иркутской тюрьмы. Теперь опыт мог пригодиться для её обороны. Грузовая автомашина, которая неторопливо катила по заснеженным улицам в сторону тюрьмы, была предпоследним звеном в очень длинной цепи событий. Начинались они за несколько тысяч километров от Иркутска – в Москве.

  Чрезвычайная следственная комиссия к ночи 7 февраля 1920 года закончить свою работу не успела. С формальной точки зрения на 15-й день после начала допросов Колчака оснований для вынесения приговора ещё не было. Их так и не собрали. Однако для комиссии это не имело значения, поскольку приговор должен был вынести Военно-революционный комитет города Иркутска.

  Под предлогом того, что в Иркутске обнаружены тайные склады оружия (что соответствовало действительности), а на улицах будто бы разбрасывают листовки с портретом Колчака (что выглядело не очень правдоподобно), ревком принял постановление №27 от 6 февраля о расстреле Верховного правителя России и премьер-министра его правительства. Поздно вечером председатель ревкома вручил бумагу коменданту города для немедленного исполнения. Но ни комендант, ни ревком не знали, что на самом деле они исполняют тайный приговор, который единовластно вынесло Верховному правителю России одно совершенно штатское лицо. Лицу было 49 лет. Оно имело юридическое образование, свободно изъяснялось на нескольких языках и о себе сообщало, что зарабатывает на пропитание журналистикой.

  Лицо носило костюм-тройку и имело привычку засовывать большие пальцы рук в проймы жилета на манер провинциальных портных.

  Получив сообщение, что арестован адмирал Колчак, а также сведения, что Красная Армия со дня на день войдёт в Иркутск, «журналист» в костюмной тройке направил в Реввоенсовет 5-й армии телеграмму: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, пришлите специальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так [то есть казнили адмирала] под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. (Подпись тоже шифром. – Б.К.) Беретёсь ли сделать архинадёжно?»

  Это был не только приказ, но и довольно тщательно продуманный сценарий. Телеграмма раскрывала механизм тайных террористических операций Ленина.

  Долго считалось, например, что царская семья была расстреляна по инициативе и недомыслию руководителей Екатеринбурга; если бы не сохранилась телеграмма Ленина в Иркутск, можно было бы то же самое думать о руководителях Иркутска. На самом деле здесь был использован уже опробованный «сюжетный ход»: приказ отдаёт Москва, а моральная ответственность за его противозаконность возлагается на «местные власти».

  В обоих случаях один и тот же почерк. Одно и то же коварство замысла. Один и тот же страх моральной ответственности.

  Телеграмма Ленина свидетельствовала, что с первой минуты ареста адмирал был обречён на быструю и вероятно даже тайную смерть. Ленину долгий суд над Колчаком был не нужен.

  Почему вождь пролетариата испытывал такое нетерпение? Чем ему мешал арестованный адмирал? В отличие от Колчака, Ленин долгие годы готовился к роли главы Российского государства. Октябрьский переворот не означал окончательной победы.

  У Колчака же был реальный шанс занять место царя. Немалую роль играло и то, что Колчак захватил царское золото. Он щедро платил союзникам за оружие и другую помощь. Требуя быстрой – и тайной – казни Верховного правителя, Владимир Ильич собирался устранить последнего серьёзного претендента на российский престол, на высшую власть в стране. Через девять дней после пленения Колчака, 24 января 1920 года, в Иркутске стали выходить «Известия Иркутского военно-революционного комитета». То было совершенно безликое издание, но если, держа в руках подшивку, помнить, что в городе в это время находился Колчак, то читателю откроется бездна зашифрованной информации.

  В приказе ревкома за №1 сообщалось, что и.о. командующего войсками Иркутска назначается Нестеров. Просто Нестеров. Без инициалов и указания прежней должности. Назначение мало что говорило, если не знать, что 23-летний штабс-капитан А.Г.Нестеров командовал двумя батальонами, которые осуществили захват бывшего правителя России.

  Некто С.Чудновский стал комиссаром юстиции и председателем Чрезвычайной следственной комиссии. От читателей скрыли, что полное наименование комиссии было «…по делу адмирала А.В.Колчака». Не попала в газету и другая подробность, что комиссар юстиции, то есть правопорядка, по совместительству служит главой Иркутского ЧК и является членом губкома партии большевиков.

  Должность коменданта города была пожалована Ивану Бурсаку, бывшему заключённому иркутской тюрьмы. Он участвовал в аресте Колчака и занимался розыском его министров.

  Если помнить о высокопоставленном узнике, то становится понятным, отчего в «Известиях» в течение нескольких дней было опубликовано три постановления, которые касались деятельности местной… тюрьмы.

  В первом говорилось: «Отпустить в распоряжение комиссара юстиции [то есть С.Чудновского] на расходы по содержанию Иркутской тюрьмы авансом (?) 500000 рублей». Второе постановление ревкома касалось кадровой политики: «В Иркутскую губернскую тюрьму требуются служащие на должность надзирателей на привитый оклад при готовой квартире. Для поступления обязательно иметь рекомендацию от социалистических организаций». Третье постановление ужесточало тюремный режим.

  О том, что Колчак помещён в иркутскую тюрьму, «Известия» сообщать не стали. Вероятно, к 24 января новость устарела, но к персоне адмирала газета возвращалась довольно часто.

  В заметке «Колчак в заключении» говорилось: «Члены ревкома посетили находящихся в иркутской тюрьме Колчака и Пепеляева. Колчак заметно похудел. Вид у него далеко не бодрый…» (далее газетная страница оборвана. – Б.К.)

  Информация о том, что члены того же ревкома в качестве представителей Чрезвычайной следственной комиссии ежедневно беседуют с Колчаком по нескольку часов в день, в газету не попала.

  Власти Иркутска, не зная о директиве Ленина, не торопились с казнью Колчака. Выжидал и Реввоенсовет 5-й армии. В движение всё пришло после нелепого ультиматума командующего 2-й белой армией генерала Войцеховского. Смирнов, председатель РВС 5-й Красной Армии, тут же сообщил Ленину: «Сегодня ночью дал по радио приказ Иркутскому штабу коммунистов… чтобы Колчака в случае опасности вывезли на север от Иркутска; если не удастся спасти его от чехов, то расстрелять в тюрьме».

  Секретная телеграмма Ленина и ответная депеша Смирнова были преступны – даже не с точки зрения абстрактного гуманизма, а с точки зрения законодательства Советской России. В первом номере иркутских «Известий» сообщалось: «Ревком объявляет о… постановлении Совета Народных Комиссаров Советской Республики об отмене высшей меры наказания к врагам народа – расстрела…» (Постановление от 17 января 1920 года. – Ред.)

  Складывалась умопомрачительная ситуация, когда Председатель Совнаркома Ленин в обход постановления Совнаркома, которое он подписал, требовал применения им же запрещённой смертной казни.

  Что судьба Колчака решена и никакого суда не будет, поняли в конце концов и в Иркутске. Сразу же началась подготовка общественного мнения. «В вагоне Колчака, – писала местная газета «Известия», – найдено много орденов, золотых и серебряных медалей и знаков, а также ценного оружия. Среди последнего находится и драгоценное оружие, полученное Колчаком от Японии».

  Видимо, газете поручили написать о богатствах, которые награбил Колчак, однако такого материала журналист не нашёл. Ящики с орденами (адмирал щедро жаловал их своим сторонникам) под графу «награбленное» не подходили.

  Между тем город лихорадочно готовился к возможному наступлению белых.

  «Ревком постановил создать военно-революционный трибунал при штабе армии из трёх лиц». Здесь тоже создавались «тройки». Имена членов трибунала публично названы не были.

  Не позже 5 февраля в ревком поступил приказ Смирнова, переданный по радио: «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения советской власти в Иркутске настоящим приказываю… находящихся в заключении… адмирала Колчака, председателя совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить».

  Так приговор, вынесенный лично Владимиром Ильичём в кремлёвском кабинете, через штаб 5-й армии, его Реввоенсовет, ревком Иркутска и штаб местного гарнизона достиг приятелей Ваганова, а затем стал известен и самому Ваганову.

  Ни те, кто готовил казнь, ни те, кому поручили произвести расстрел, не знали, что Ленин заранее возложил на них вину за… исполнение своего приговора.

  Начала магнитофонной записи своей беседы с Вагановым я не нашёл – прошло столько лет. Хорошо, что сохранился хотя бы конец. Перескажу начало беседы, каким оно мне запомнилось.

  Отряд прибыл в тюрьму во втором часу ночи. Здесь красноармейцев разделили. Одна группа осталась у ворот. Другая отправилась за Пепеляевым. Третья – за Колчаком. Ваганов присоединился к тем, кому поручили конвоировать адмирала.

  Тюремное начальство было предупреждено. Группу без препятствий пропустили в здание. Какой-то служащий, возможно и сам начальник тюрьмы, провёл красноармейцев и чекистов по длинным коридорам. У камеры остановились. Примечательная деталь: народу собралось много, но двигались по коридорам очень тихо, словно робели и боялись разбудить обитателей этого здания.

  У дверей одиночки, которую занимал Колчак, стоял надзиратель. По знаку своего начальника он вставил в скважину и повернул большой ключ. Замок сухо и гулко щёлкнул. Дверь открылась.

  В камеру вошли Чудновский и Бурсак. Следом – Ваганов. Колчак сидел одетый, в шубе и папахе. Потом выяснилось: об этом позаботился предупреждённый заранее начальник тюрьмы.

  Чудновский зачитал адмиралу постановление ревкома. Колчак не удержался:

  Чудновский ответил ему витиеватой фразой о пролетарской мести.

  Когда Колчак вышел из камеры, в коридоре было не протолкнуться. Помимо охраны набежали служители острога. Колчака взяли в кольцо, будто бы он ещё мог убежать. Конвоиры и тюремщики двинулись по длинным коридорам, со двора адмирала завели в тесное караульное помещение у ворот. Ваганов очутился с Колчаком наедине. Остальные сопровождающие предпочли побыть на воздухе.

  В сторожке было натоплено. Адмирал расстегнул шубу. Ждали Пепеляева.

  Пепеляев, в отличие от Колчака, не был готов к смерти. До последнего часа он надеялся, что останется жив. Ведь предполагался суд. Поэтому сборы Пепеляева, когда за ним пришли, потребовали большего времени, чем адмирала.

  От волнения, которое уже трудно было скрыть, и жарко натопленной печки у адмирала пересохло во рту. Он попросил воды. В сторожке её не оказалось. Ваганов передал просьбу Колчака приятелям, которые оставались на улице.

  Дальше я привожу воспоминания Ваганова так, как они сохранились на магнитофонной плёнке.

  «…Притащили полное ведро воды, большую железную кружку. Поставили перед ним [Колчаком]. Он стал курить и пить. Курить и пить…

  Он сидит, а я стою. Потом он обращается снова ко мне:

  – Я хочу вас попросить…

  – Пожалуйста, скажите, что вам надо.

  – Я хочу вас попросить: если вы когда-нибудь где-нибудь встретите мою жену и сына, передайте им от меня благословление (так на плёнке. – Б.К.)

  – Я сомневаюсь, что когда-нибудь они мне покажутся. Это одна сторона. А другая сторона… – Вообще-то я считал, что не нужно говорить ему что-нибудь неприятное (пояснил Ваганов мне. – Б.К.), и я сказал: – Если они встретятся, то я с удовольствием передам ваше пожелание, но я сомневаюсь в этом.

  И на этом мы закончили разговор.

  Прошло некоторое время… И мы вдруг услышали шум. Ведут Пепеляева.

  Пепеляев – человек совершенно другого покроя: слабый, низенького роста, очень толстый. Два-три шага шагнёт – и падает на колени, хватает за ноги ведущего, целует ему сапоги и кричит:

  – Спасите мне жизнь! Спасите мне жизнь! Я всё сделаю для советской власти (Ваганов в этом месте засмеялся. – Б.К.) Только спасите!

  Его подымают и тащат дальше. Вот так и вели. Не так уж велико было расстояние, но вели долго. В конце концов подвели уже к выходу [из тюремного двора]. Я (?) услышал этот шум и распорядился, чтобы ребята выводили Колчака. Окружили они Колчака, вывели.

  В это же время подошла охрана с Пепеляевым и наши сопровождающие и чекисты. Вывели [осуждённых] за ворота, объединили их и охрану…

  Пепеляев тут же подошёл к Колчаку, они поцеловались, и их повели дальше.

  – Они говорили что-нибудь друг другу? – спросил я Ваганова.

  – Нет, не говорили. Только поцеловались – и пошли дальше.

  Мы их отвели от тюрьмы по Ушаковской… примерно сажен, может быть, полтораста – двести… Там была гора. На горе – кладбище… Под этой горой мы их поставили. Там начинался посёлок рабочих. Довели до этого места, поставили их и объявили. Объявлял… Забыл сейчас фамилию. Потом скажу.

  Объявлял комендант города (Иван Бурсак. – Ред.) И постановление о расстреле объявлял он и предупредил их, что им разрешается, если они захотят, что-нибудь сказать: «Говорите, будем слушать. Если пожелаете молиться – пожалуйста, молитесь. Не хотите – настаивать (?) не будем».

  – Я неверующий, молиться не буду, – и сложил руки на груди.

  (На самом деле А.В.Колчак был человеком религиозным. В последней записке к А.В.Тимирёвой (о Тимирёвой речь впереди) есть такие слова: «Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием». Вероятно, перед казнью адмирал не захотел молиться при всех.)

  Пепеляев после этого объяснения Бурсака упал на колени, стал молиться, причитать, говорить такие выражения: «Ах, мать, зачем ты меня родила! Вот моя участь – меня расстреляют. Зачем ты меня родила? Такое мне выпало несчастье!» Так он читал молитвы всякие примерно минут пять – десять, не больше. А Колчак стоял примерно сажени три-четыре от него и молчал. Руки у адмирала Колчака были сложены на груди.

  Пепеляев читал, читал, потом подошёл к Колчаку. Я стоял как раз по левую сторону отряда – взвод был охраны. И Бурсак стоял с левой стороны. Я стоял с ним рядом. А Касаткин и Чудновский с правого конца стояли.

  Все вскинули винтовки. В руках у меня была винтовка. Я тоже вскинул.

  (В этом месте своего рассказа Ваганов слегка смутился. Плёнка донесла его виноватый смешок. – Б.К.)

  Раздалась команда: «Пли!» Мы выстрелили. И они оба упали.

  – Колчак так и стоял, сложив руки на груди? – спросил я Ваганова.

  Бурсак решил подойти посмотреть, в каком они состоянии. Пошли. И я пошёл с ним, естественно.

  Подошли к Колчаку. Колчак ворочается телом и ещё дышит. А Пепеляев не ворочается и не дышит.

  Бурсак вынул кольт и в голову Колчаку выстрелил. Тот перестал ворочаться.

  Я посмотрел на взвод, в каком он состоянии. Вижу – мои товарищи, которые меня пригласили, уже садятся в машину.

  Я тоже сел в машину, и мы уехали.

  – Их даже не похоронили – Колчака с Пепеляевым? – спросил я Ваганова.

  – Нет, не кинули! На следующий день объявили: в связи с тем, что не было приготовлено могил – зима, всё замерзло, – они [Бурсак и его подчинённые] решили бросить убитых в прорубь. И написали, что бросили в прорубь Ангары.

  Так ли это было, не так ли, судить трудно. Написали именно так.

  – Теперь скажу вам два слова относительно его, Колчака, жены и сына, – продолжал Ваганов. – Они ехали вместе с ним в поезде. При аресте не всех арестовали едущих, а этих совсем не тронули. Им удалось пробраться в Китай».

  На этом кончается запись.

  Рассказ Ваганова взломал стену секретности, которая была умышленно возведена вокруг обстоятельств казни А.В.Колчака. Те, кто его убивал, и те, кто готовил книгу «Допрос Колчака» (там и здесь участвовали одни и те же люди!), сделали всё, чтобы утаить от общественности, что Колчак принял смерть достойно. Если бы эти подробности сделались известны в то время, они бы усилили притягательность и жертвенность личности Колчака. А эти чувства способны были стать «материальной силой» для продолжения борьбы.

  Рассказ Ваганова содержит и много другой ценной информации. Так, становится совершенно очевидным, что была чётко выполнена одна из главнейших директив Ленина – свалить вину за решение о казни на «местные органы».

  Главным лицом во время расстрела стал комендант Иркутска Бурсак, хотя на церемонии казни присутствовали председатель ЧК и, вероятно, председатель ревкома и начальник гарнизона, но они пребывали в полном смысле в тени. В эту ночь вся власть якобы перешла к самому незначительному лицу – коменданту города, а кроме него ещё и к начальнику тюрьмы. Можно предположить: если бы понадобилось найти «виновных», эти двое понесли бы наказание за «самовольный» расстрел.

  Догадывался ли Бурсак, какую роль он играет? Вероятно, догадывался, потому что и он постарался проявить максимум великодушия в тех пределах, которые были ему подвластны. Он предложил Колчаку и Пепеляеву помолиться и терпеливо ждал, пока Пепеляев закончит свои сетования на несчастную судьбу. Предложил Бурсак выслушать и предсмертную речь. Поскольку Бурсак в эту ночь отвечал за всё под суровым взглядом своего начальства, то после залпа он сам подошёл к упавшим на землю Колчаку и Пепеляеву, сам прекратил мучения адмирала, который «ворочался».

  Примечательны ещё два штриха. После залпа Ваганов пошёл вместе с Бурсаком. Времени это заняло от силы две минуты, но за этот срок взвод был уже погружён на автомашину. Начальство очень спешило – спешило прежде всего убрать взвод, чтобы поскорее завершить вторую часть операции – тайно убрать тела казнённых, сделать их недоступными для близких и их сторонников.

  Любопытно, что шесть лет спустя, то есть после выхода «Допроса Колчака», были опубликованы воспоминания Ивана Бурсака. Что же он написал?

  Он сообщил, что при аресте адмирала именно ему был передан пистолет Колчака (эти свидетельства оспаривает один из биографов адмирала), обстоятельно рассказывает, как готовилась казнь. И совсем мало – о самой казни. Он пишет, что будто бы предложил Колчаку завязать глаза, а тот отказался.

  Предложил ли он то же самое Пепеляеву, об этом в мемуарах ни слова. И умалчивает, что позволил осуждённым помолиться и произнести прощальную речь.

  Бурсак не упоминает о том, что пристрелил раненого адмирала. Есть в его воспоминаниях и деталь, которая не появляется больше нигде.

  «После залпа, – пишет Бурсак, – оба падают. Кладём трупы на сани-розвальни, подвозим к реке и спускаем в прорубь…»

  Бурсак не говорит: «Солдаты кладут трупы на сани». Он ясно даёт понять, что они, руководители расстрела, члены ревкома, делают это своими руками, никому больше не доверяя. Ещё Бурсак ставит себе в заслугу, что именно он начертал «от руки чернилами», что приговор приведён в исполнение «7 февраля в 5 часов утра в присутствии председателя Чрезвычайной следственной комиссии, коменданта города Иркутска и коменданта Иркутской губернской тюрьмы».

  В воспоминаниях Ваганова бросаются в глаза две кажущиеся несообразности.

  Первая состоит в том, что жена адмирала Софья Фёдоровна Омирова и их девятилетний сын Ростислав в момент ареста не были с ним в одном поезде. Следовательно, их никто не отпускал на волю и у них не было необходимости бежать из Сибири в Китай. Семья адмирала давно жила во Франции. Колчак поддерживал переписку с женой и сыном через французское посольство.

  Однако эта ошибка в воспоминаниях Ваганова легко объяснима: не желая вводить в заблуждение, он простодушно пересказал мне то, что слышал сам.

  В этой связи уже серьёзной несообразностью выглядит просьба Колчака передать «благословление» жене и сыну. Ведь адмиралу было очевидно, что Ваганов, один из многих миллионов рядовых Красной Армии, вряд ли в скором времени попадёт в Париж. На что же рассчитывал Колчак, передавая это послание?

  На молву. Он знал, что его гибель привлечёт внимание. Участники казни хотя бы полушёпотом будут рассказывать, как всё происходило. Сведения рано или поздно станут достоянием союзнической разведки, дипломатов и журналистов. Так или иначе, информация достигнет Парижа.

  Колчак понимал, что он уже принадлежит русской истории. Эту убеждённость чувствовали и члены Чрезвычайной комиссии. К.Попов писал, что адмирал давал свои показания «не столько для допрашивающей власти, сколько для буржуазного мира…».

  Ваганов был отчасти прав, когда рассказывал мне, что в вагоне своего литерного поезда Колчак ехал не один. Среди сорока человек сопровождающей его свиты была Анна Васильевна Тимирёва.

  Колчак был старше Анны Васильевны ровно на двадцать лет. Сначала это было давнее светское знакомство: муж Тимирёвой тоже носил погоны адмирала.

  В конце жизни Анна Васильевна призналась, что при самой первой встрече ею и Колчаком овладела «мгновенно вспыхнувшая любовь», но обстоятельства разлучили их на несколько лет, пока они снова не встретились уже в Гражданскую. Тимирёва решительно порвала со своим прошлым и стала повсюду следовать за адмиралом.

  Долгое время роман их оставался тайной для окружающих. Даже тем, кто близко знал Колчака, было трудно представить, что этот аскет с некрасивым, напряжённым и слегка презрительным лицом, Верховный правитель России, который ежедневно разрабатывает планы боевых операций, ведёт сложные дипломатические переговоры и подписывает всё новые указы о применении смертной казни, бывает заботлив, нежен и пылок с юной Анной.

  Лишь незадолго до ареста, когда Колчаку стало очевидно, что как политик и полководец он потерпел полное крушение, он предложил Тимирёвой перебраться к нему в вагон. Колчак и Тимирёва впервые на короткий оставшийся им срок поселились под одной крышей. По иронии судьбы, крыша оказалась вагонной. За тонкими стенками купе круглые сутки толклось несколько десятков человек.

  Когда эшелон адмирала был остановлен и в вагон вошёл Нестеров со своими солдатами, Колчак и Тимирёва находились в одном купе.

  «…Она держала руки Александра Васильевича в своих, настаивая, что они пойдут в тюрьму вместе. Они шли под конвоем… по льду Ангары… скользя и поддерживая друг друга», – рассказывал Леонид Шинкарёв, автор книги «Сибирь: откуда она пошла и куда она идёт», со слов самой Анны Васильевны. Ему выпало с ней встретиться и беседовать в 70-х годах.

  Почему же Колчак не передал своего благословения и Тимирёвой? Ведь эту просьбу Ваганов сумел бы выполнить быстро – через тех своих приятелей, которые пригласили его на казнь.

  Ответ довольно прост. «Колчак, – удивлялся К.Попов, – очень нервничая, всё-таки проявил большую осторожность в своих показаниях, он остерегался малейшей возможности дать материал для обвинения отдельных лиц…» В первую очередь его заботила судьба Тимирёвой.

  На допросе в Чрезвычайной комиссии адмирал заявил, что женат формальным браком, имеет сына. Попов его спросил:

  – Здесь добровольно арестовалась госпожа Тимирёва. Скажите, какое она имеет отношение к вам?

  – Она – моя давнишняя хорошая знакомая… Когда я ехал сюда [в Иркутскую тюрьму], она захотела разделить участь со мной.

  – Она не является вашей гражданской женой? – снова спросил Попов.

  – Нет, – ответил Колчак и опять повторил, что его законная жена – Софья Фёдоровна Омирова.

  Отречение выглядело наивно. Находясь в заключении, Тимирёва писала начальнику тюрьмы: «Прошу разрешить мне свидание с адмиралом Колчаком. Анна Тимирёва. 16 января 1920 года».

  Свидания им разрешили. Каждый день они гуляли вместе по тюремному двору, но в протоколе допроса – документе юридическом – Колчак заявлял, что Анна Васильевна является для него просто старой хорошей знакомой.

  В последней записке, перехваченной чекистами, Колчак сообщал: «Я только думаю о тебе и твоей участи – единственно, что меня тревожит. О себе не беспокоюсь – ибо всё известно заранее… Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя».

  После официального отречения от Тимирёвой на допросе Колчак не считал возможным передать ей что-либо открытым текстом через деликатного, но малознакомого Ваганова. Мелькнувшая в одной из книг о Колчаке фраза, будто бы произнесённая адмиралом, когда за ним пришли, чтобы вести на казнь: «Могу ли я попрощаться с госпожой Тимирёвой?» – не подтверждается ни документально, ни логикой обстоятельств.

  Предосторожность адмирала оказалась тщетной. Узнав о расстреле любимого человека, Тимирёва, продолжая находиться в тюрьме, потребовала выдать ей тело Колчака для захоронения, чем вызвала замешательство у властей предержащих. С испугу они ей солгали, что «тело Колчака погребено и никому выдано не будет». Подписал сообщение всё тот же К.Попов.

  …Если бы в ночь казни Колчака была возможность выбора (как в момент ареста), Анна Васильевна не колеблясь пошла бы с адмиралом и на расстрел. Таков был характер этой женщины. Такой была её любовь к своему избраннику.

  Однако Анна Тимирёва осталась той ночью жива. Позднее чекисты расстреляли её единственного сына.

  А сама она провела в лагерях тридцать семь лет. Это пример сверхчеловеческой выносливости, которую придала этой женщине неувядающая любовь. До последнего мгновения жизни она сохранила нежность и благодарность к Колчаку за короткое «военно-полевое» счастье.

  А жена Колчака Софья Фёдоровна Омирова умерла в Париже в 1956 году, она пережила своего мужа на 36 лет.

  В те давние уже времена я мало что знал о Колчаке и совсем ничего не ведал о Тимирёвой. Перечитав после возвращения из Перми «Допрос…», я снова встретил упоминание об Анне Васильевне, которое оставило меня равнодушным.

  Этим объясняется мой нелепый проступок, который относится к 1968 году. В Центральном Доме литераторов шло заседание комиссии по приключенческой и научно-фант

  Рекламный отдел (495) 544-30-37

  Отдел распространения (495) 544-30-45

  ИД “Совершенно секретно” Все права защищены.