Стихотворения в жанре молитва

Молитва как поэтический жанр

Является ли поэтическая молитва совмещения двух сверх деятельности: поэтической и религиозной? Если является, то выходит, в своей молитве поэт выступает как бы в двух ролях одновременно: роли поэта как такового и в роли верующего. Соответственно, его молитва – это одновременно и обращение к Богу, и поэтический жанр. Кем себя в этот момент поэт более ощущает: художником, творцом или смиренным рабом Божьим? Совмещая эти две роли, не совершает ли поэт великое кощунство? Ведь поэзия и молитва – вещи, едва ли совместимые.

Что есть молитва? Молитва есть наше обращение к Господу, беседа с ним. Преподобный Иоанн Лествичник рассматривает молитву как способ избежания бесовского соблазна. Демоны, преследующие монаха, отвлекающие его ум на скверные помыслы, отступают перед горячей истовой молитвой: «Но кто в чувстве сердца помышляет, что он предстоит Богу, тот в молитве будет, как столп неподвижный, и ничем из прежде сказанных не будет поруган».

Молитва помогает избежать демонов. Поэзия же сама есть демон, имя которому – стихия. Поэзия есть наитие стихий, чара. Недаром слово искусство имеет корень «искус». «Искусство – пишет М. Цветаева, – искус, может быть самый последний, самый тонкий соблазн земли… Третье царство со своими законами, из которого мы так редко спасаемся в высшее (и как часто – в низшее!), третье царство, первое от земли небо, вторая земля. Между небом духа и адом рода искусство чистилище, из которого никто не хочет в рай». Молящийся только этого и хочет, только об этом и просит, поэту рай не нужен.

Молитва – это неустанный труд. «Надо трудиться в молитве неутомимо, ревниво, уповательно, домогаясь достигнуть, как обетованной земли, горения духа при трезвенном внимании к Богу» (преосвященный епископ Феофан, затворник Вышенский). Верующему необходимо трезвенное внимание и разумение слов молитвы. Поэт же опьянён стихиями. Состояние творчества есть состояние наваждения. «Что-то, кто-то в тебя вселяется, твоя рука исполнитель – не тебя, а того. Кто – он? То, что через тебя хочет быть». (М. Цветаева)

В чем цель молитвы? Приобщиться к Богу и достичь готовности и способности исполнять Его волю. В чем цель поэзии? «Единственная цель произведения искусства во время его свершения – это завершение его, и даже не его в целом, а каждой отдельной частицы, каждой молекулы. Даже оно само, как целое, отступает перед осуществлением этой молекулы, вернее: каждая молекула является этим целым, цель его всюду на протяжении всего его, и оно как целое – самоцель» (М. Цветаева). Молящийся думает о результате (очищение, приобщение к Господу), поэт о результате не думает, так как поглощён собственно процессом творчества. Отсюда и последствия: Гёте, не задумываясь о результате, создаёт своего «Вертера», читатель, прочитав «Вертера», идёт стреляться. Какой разительный контраст: молитва отрешает, просвещает, очищает; поэзия же не просто обольщает (и самого поэта, и читателей, они тоже под властью чары), но и погубить может (чара не отпустила – погубила). Молящемуся необходимы чистая совесть и нравственная воля, поэзия же несовместима с нравственным законом. «Художественное творчество… – необходимая атрофия совести, тот нравственный изъян, без которого ему, искусству, не быть. Чтобы быть хорошим (не вводить в соблазн малых сих), искусству пришлось бы отказаться от доброй половины самого себя. Единственный способ искусству быть заведомо хорошим – не быть» (М. Цветаева). Поэты подобны играющим детям. Если в эту игру прийти со своими человеческими (нравственными) и людскими (общественными) законами, то игра нарушится, а то и вовсе погибнет. «Привнесением совести своей – смутите нашу (творческую). Так не играют» (М. Цветаева).

Итак, поэзия – особое третье царство, управляемое своими законами, и законы эти прямо противоположны законам молитвы. Почему же обитатели третьего царства посягают на удел будущих небожителей? Почему они пишут свои молитвы? Может быть, молитва поэта – это пробуждение от чары? Наваждение иногда отступает, и очнувшегося поэта начинает преследовать совесть: одумайся, святое ли ты делаешь дело, не является ли твоя поэзия смертным грехом? Поддавшись на увещевания совести, поэт проникается чувством вины за содеянное. И тогда в отчаянии обращается к Господу: убереги меня от соблазна, отними у меня этот греховный дар во имя моего же спасения. Как будто в подтверждение этой мысли нахожу у Цветаевой: «…у поэта может быть только одна молитва: о непонимании неприемлемого: не пойму да не обольщусь, единственная молитва поэта – о неслышании голосов: не услышу да не отвечу. Ибо услышать – уже ответить, а ответить – уже утвердить, хотя бы страстностью своего отрицания. Единственная молитва поэта – молитва о глухости».

Ещё одно подтверждение – «Молитва» Лермонтова:

И не карай меня, молю,

За то, что мрак земли могильный

С её страстями я люблю;

За то, что редко в душу входит

Живых речей твоих струя,

За то, что в заблужденье бродит

Мой ум далёко от тебя;

За то, что лава вдохновенья

Клокочет на груди моей…

Преобрати мне сердце в камень,

Останови голодный взор;

От страшной жажды песнопенья

Пускай, Творец, освобожусь,

Тогда на тесный путь спасенья

К тебе я снова обращусь.

Задыханье, бессонницу, жар,

Отыми и ребёнка, и друга,

И таинственный песенный дар –

Так молюсь за твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над тёмной Россией

Стала облаком в славе лучей.

Бывает страх за жизнь, да такой великий страх, что от трёх строчек веет могильным холодом. Это «Молитва» Мандельштама:

Я за жизнь боюсь: за свою рабу…

В Петербурге жить – словно спать в гробу.

Для верующего молитва есть некий сакральный, мистический акт, посредством которого он может хоть на толику приблизиться к идеальному Богу. Для поэта молитва – прямой диалог с Богом. Не на равных, конечно, но поэт считает себя вполне достойным такого общения. Поэт даже иногда осмеливается не называть своего собеседника по имени (всё та же молитва Ахматовой или молитва Вознесенского из «Кары Карфагена» – имя Господа не упомянуто ни разу).

В молитве верующего непременно присутствует смирение, рождённое страхом Божьим. «Ибо страх Божий есть сам по себе постижение благоговейною мыслию и восприятие чувством бесконечных Божиих совершенств и действий» (Преосвященный епископ Феофан, затворник Вышенский).

Молитва поэта – молитва бунтаря. Он подвергает сомнению непреложные для любого верующего истины.

Как хорошо по-христиански начинает Кольцов свою «Молитву»:

Как пламя молитвы.

Что слух мой заменит?

Слезу моей грешной

– Что мне бессмертья сомнительный рай.

Но есть одно качество, роднящее молитву верующего и молитву поэта. Это беспредельная искренность, искренность на уровне откровения. Именно благодаря этому качеству любая молитва (и религиозная, и поэтическая) обладает огромнейшей силой воздействия. Именно это качество делает молитвы больших поэтов шедеврами и придаёт молитвам поэтов меньшего дарования большую выразительную силу.

Свидетельство о публикации №103073100427

я разместила ссылку на этот текст на своей страничке.

Диалогизм жанра молитвы в структуре лирического стихотворения

Многообразие жанров лирических текстов обусловило необходимость их изучения. Большого внимания заслуживают жанры, которые возникают в процессе развития и ведения диалогического единства. К таким жанрам относятся проповедь, молитва, объяснение, спор и т.д.

Молитва – это обращение к Богу. Молитва – «жанр конфессионального общения, словесное обращение человека к высшим силам, в существование которых он верит» [Культура русской речи 2003: 332]. Иначе определяет молитву Св. Праведный отец Иоанн Кронштадтский: «молитва – это постоянное чувство своей духовной нищеты и немощи, созерцание в себе, в людях и природе дел премудрости, благости и всемогущества силы Божией, молитва – постоянное благодарственное настроение» [Св. Прав. Иоанн Кронштадтский 2008: 7].

В современной лингвистике до сих пор остается вопрос, к какой форме речевого общения (диалогической или монологической) принадлежит данный жанр. С одной стороны, молитва как жанр не предполагает вербально выраженной реплики-реакции, которая, согласно традиционному пониманию диалога, составляет диалогическое единство с репликой-стимулом. «Диалог как языковая категория есть обмен такими высказываниями, которые естественно порождаются одно другим в процессе разговора. <.> Эта взаимозависимость не смысловая, но языковая: интонационная (всегда) и – в определенных случаях – собственно формальная» [Шведова 1965: 281]. С другой стороны, для каждого верующего человека молитва – это разговор с Богом: «обращенiе же наше къ Богу есть молитва. Значитъ, молитва есть бесhда или разговоръ наш съ Богом» [Закон Божiй 2003: 31].

Говорящий произносит молитву в надежде на ответ, который выражен не вербально. Кроме того, читая молитву, человек анализирует и свои поступки, помыслы, чувства. Диалогичность молитвы отмечают многие исследователи [Л.В. Балашова, М. Войтак] и священнослужители: «молитва есть беседа человека с Богом. Кто помнит, знает, любит Бога, тот непременно будет обращаться к Нему, а это обращение и есть молитва» [Игумен Филарет 1990: 116].

В жизни верующего человека молитва занимает ведущее место. Евангелие повествует о том, что Сам Господь учил своих учеников молиться: «Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое…» [Мф. Гл. 6: 9].

По мнению М.М. Бахтина, «каждый речевой жанр в каждой области речевого общения имеет свою, определяющую его как жанр типическую концепцию адресата» [Бахтин 1979: 278]. «Фактор адресата» [Арутюнова 1981] определяет жанровую направленность. «Адресат речевого общения – это субъект, который направляет речевое произведение, тот, кто провоцирует общение (речевое или текстовое). С одной стороны, он составляет оппозицию адресанту речи, а с другой – противопоставлен остальным субъектам коммуникации: постороннему слушающему, третьим лицам, не участвующим в коммуникации, но упоминающимся в ходе нее» [Бударагина 2006: 5-6]. Адресат «диалогических» жанров различен: это может быть человек (реальный или воображаемый), группа людей, наконец, высшая духовная сила, Бог.

Адресат задает тональность общения: обращения в молитве имеют сакральный характер. К Богу человек обращается с просьбой, благодарностью, внутренним вопросом. Принято разделять молитвы на несколько типов: хвалебные и благодарственные, просительные, покаянные. При молитве «нужно всецhло положиться на Его святую волю и терпhливо ждать, потому что только один Господь знаетъ, что и когда намъ дать – что нам полезно и что вредно.

Плохо дhлают тh, кто лhниво молятся Богу: они удаляются отъ Бога, и Богъ от нихъ» [Закон Божiй 2003: 31]. Тем не менее отказ от собственных действий для православного человека не приемлем. Как отмечает священник Алексей Тимаков, «молитва – это великая вещь. Несмотря на то, что Бог всегда рядом с нами, сами мы далеко не всегда ощущаем Его присутствие. А в молитве чувство близости Бога приходит, и это важно. Но молитва – не повод для личного бездействия. Если ты просишь о чем-то, не следует сидеть сложа руки. Пытайся действовать сам и жди, что Господь поможет тебе» [Тимаков 2007: 15]. Эта особенность молитвы – положиться на Волю Божию (ср. стих Псалтиря «Возверзи на Господа печаль твою» [Пс. 54, 23], – лежит в основе и жанра молитвы в лирическом тексте.

Молитва как жанр по своей природе очень близка к жанру лирики. Под лирикой понимается «поэзия, объектом которой являются личные или коллективные переживания человека в форме непосредственно выражаемых чувств» [Лит. энцикл. Т.6]; «лирическая поэзия изображает внутренний мир души, ее чувства, ее понятия, ее радости и страдания. Это личная мысль, которая заключается в том, что она имеет в себе наиболее интимного и реального, выраженного поэтом, как его собственное настроение; это живая и вдохновенная продукция его духа» [Там же]. Лирический текст имеет свои законы, которым подчиняется каждый входящий в него элемент.

«Поэтическая молитва – это художественное высказывание, направленное к Богу, реализующее определенную жанровую схему, основанную на диалогической форме текста, его аппелятивном характере, а также на вводимых в язык элементах, возвышенных и освящающих, которые могут быть связаны (хотя необязательно) с демонстрацией религиозности поэта, отражением его творческой деятельности и его сознания, обращенного непосредственно к Абсолюту» [Войтак 2000: 47]. По мнению М.С. Руденко, «поэтическая молитва является особым способом выражения в форме искусства религиозных чувств; обращение к данному жанру позволяет художнику раскрыть глубинные пласты своего творческого и человеческого «я», высказать то, что обычно относится к области несказанного» [Руденко 1996: 11].

В молитве индивидуализируется внутренняя боль или радость лирического персонажа. Поэтическая молитва наряду со многими чертами, роднящими молитву с лирикой, отличается от молитвы церковной. Речь идет не о переложении псалмов или молитв, как, например переложение Сумароковым и Кюхельбекером молитвы «Отче наш», а о стилизации духовной молитвы в лирике. Начиная с XVIII века, большое распространение получают т.н. «подражания» молитвам. Церковная молитва имеет определенную структурную композицию: «личное обращение, изложение предмета и оснований (просьбы, благодарности или прославления» [Культура русской речи 2003: 333]. Такая композиция нередко повторяется и в поэтической молитве, однако лирический текст может не содержать всех элементов церковной молитвы.

Мы обратимся к творчеству двух авторов, лирика которых связана с молитвенным жанром, – М.Ю. Лермонтова и А.А. Ахматовой. Религиозное восприятие мира так или иначе лежит в основе их мировоззрения.

В лирике М.Ю. Лермонтова несколько стихотворений озаглавлены как «молитва». Эти лирические произведения строятся в соответствии с композиционной структурой церковной молитвы: обращение и «изложение оснований». Так, в стихотворении «Молитва» («Не обвиняй меня, всесильный») представлен субъект – лирический герой и действия, за которые он просит прощение: Не обвиняй меня, всесильный,/ И не карай меня, молю,/ За то, что мрак земли могильный/ С ее страстями я люблю. Для поэтической молитвы актуальным остается понятие греха. Для лирического героя Лермонтова грехом является любовь ко всему земному («мрак земли могильный»), земные страсти, вдохновенье, неверие, уныние: За то, что мир земной мне тесен,/ К тебе ж проникнуть я боюсь,/ И часто звуком грешных песен/ Я, боже не тебе молюсь. Во второй части стихотворения конфликтный тон сменяется умиротворяющей просьбой. Однако лирический герой не хочет отказаться от «жажды песнопенья», он называет свое вдохновение «чудным пламенем». Стремление обратиться к Богу для лирического субъекта Лермонтова очень противоречиво: с одной стороны, он жаждет свободы от Божией воли, противопоставляя ей дар поэта, испытывая за него гордость, с другой, – искренне желает встать на «путь спасенья», который он вслед за Евангелием называет «тесным». Отрицание и одновременный страх перед Богом слышатся в этой молитве. Следуя христианскому канону, молитва не допускает оправдания, смирение и признание своих грехов «украшает» и делает искренней молитву: «не оправдывай себя, а признавай себя грешником перед Богом и людьми» (Преп. Иосиф Волоколамский). Само обращение к Богу словами «не упрекай», «не карай» и написание имени Божьего с маленькой буквы свидетельствует о желании лирического героя приблизить себя к Всевышнему. Попытка поставить себя рядом с Создателем рождает одиночество лирического героя. Лирический герой Лермонтова необыкновенно одинок, что не раз показывает сам автор. Учитывая христианское восприятие мира, следует отметить, что православный человек никогда не бывает одинок, он всегда с Богом.

Другая «Молитва» обращена к Богу с просьбой спасти душу любимой лирического героя. Заботиться о спасении души ближнего – христианская добродетель: Не за свою молю душу пустынную,/ За душу странника в свете безродного,/ Но я вручить хочу деву невинную/ Теплой заступнице мира холодного. Лирический герой предстает верующим человеком, соблюдающим христианскую заповедь: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Но, с другой стороны, и здесь его образ противоречив: он не молится о себе, т.к. считает, что не достоин помощи Божией; он не хочет, чтобы кто-нибудь увидел его человеческую слабость. «Пустынная» душа лирического героя, «душа странника» не находит спасения. «Странник» грешен, но, в отличие от других людей, не может с этим смириться. «…После грехопадения Адама и Евы человек обречен грешить. Добро может проявиться только под воздействием божественной благодати. Благодать действует не по желанию человека или его заслугам, а по свободному избранию и предопределению Бога» [Григорьев 2006: 151]. Лирический герой намеренно противится этой благодати, внешне он сдержан, озлоблен. Однако его душа неосознанно ищет добра и благодати. Поэтому, обращаясь к Богоматери, лирический герой просит Ее послать «лучшего ангела», т.е. самого достойного прекрасной души возлюбленной: Срок ли приблизится часу прощальному/ В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,/ Ты восприять пошли к ложу печальному/ Лучшего ангела душу прекрасную.

Рассмотренные молитвы строятся в соответствии с правилами церковной молитвы: представлено лицо, от которого следует молитвенное прошение, небесная сила, к которой направлена молитва, интенция. По такой же композиции строится стихотворение «Благодарность». По жанру этот текст принадлежит к числу благодарственных молитв: стихотворение начинается обращением к Богу, избегая номинации Бог, после чего перечисляются явления, за которые лирический герой благодарен. Однако этот жанр – жанр благодарственной молитвы – получает ироническое завершение: Устрой лишь так, чтобы тебя отныне/ Недолго я еще благодарил. В первой публикации местоимение «тебя» было написано со строчной буквы. «Есть основание предполагать, что стихотворение полемически соотносится с напечатанным в 1839 г. в «Отечественных записках» стихотворением В.И. Красова «Молитва» («Благодарю, творец, за все благодарю…») [Чистова 1988: 688]. Ироническое завершение невозможно в церковной молитве. Лирический герой же, осознавая свои страдания, понимая, что все испытания посланы Богом, не желает смириться с Божией волей.

Совершенно иная молитва представлена в стихотворении «Молитва» («В минуту жизни трудную…»). Лирический герой снимает маску бездушного, холодного человека. Стихотворение не строится по канону молитвы, несмотря на название («Молитва»). Оно содержит не саму молитву, а, скорее, впечатление, ощущение после молитвы: С души как бремя скатится,/ Сомненье далеко –/ И верится, и плачется,/ И так легко, легко… Лирический герой не боится быть слабым, он плачет. Способность плакать – показатель живой души. В Заповедях блаженства читаем: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» [Мф. 5: 4]. Таким образом, в текст молитвы включается одна из Заповедей блаженства. В качестве однородного члена к глаголу «плакать» употребляется глагол «верить», причем оба глагола в безличной форме. Безличная форма свидетельствует о непроизвольном процессе в душе лирического героя; он неосознанно испытывает чувства умиления и утешения. Впервые его душа обретает гармонию, рожденную молитвенными словами: Есть сила благодатная/ В созвучье слов живых,/ И дышит непонятная,/ Святая прелесть в них. Сакральность молитвенных слов, их непонятность, зашифрованность – характерная черта церковной молитвы. Не случайно для истинной веры разум не настолько важен, как вера. В «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова отмечено: «Как повествует Священное Писание о двух Иерусалимах: небесном и земном – так и существует два рая: один духовный, а другой – чувственный. [Именно] в [этом рае, который мы можем воспринять] чувствами, берут начало реки Нил и Евфрат. Там жили Адам, Ева, змей, и сад в раю был посажен. Если же и землю, и сад, и реки мы будем воспринимать только разумом, то в некотором смысле опровергнем существование Адама и Евы, а значит, поставим под сомнение Священное Писание» [цит. по: Григорьев 2006: 199].

В отношении точности соблюдения молитвенных канонов более близка к церковной молитве поэтическая молитва А.А. Ахматовой. Известно, что Ахматова была верующим человеком, о чем не раз заявляла сама. В ее доме было много икон, «комната без иконы производила на Ахматову странное и даже неприятное впечатление, – без окна в небо» [Лепахин 2005: 773]. Перед иконой и принято произносить молитву. В христианстве «отмечается значение молитвы как центра, вместилища всей духовной жизни христианина, самой духовной жизни в ее движении» [Культура русской речи 2003: 333]. Для молитвенного жанра очень важна диалогичность. Именно диалогичность молитвы отражена в лирике А. Ахматовой. Такие молитвы можно подразделить на несколько типов: 1. молитвы просительные, 2. молитвы благодарственные [В.А. Мишланов, О.А. Прохватилова и др.], 3. молитвы-воздыхания. Последний тип граничит с междометийным восклицанием «О, Господи!» и является специфической чертой идиостиля Ахматовой.

Как отмечает В. Лепахин, «Ахматова чувствовала постоянную личную таинственную связь с Богом, Богородицей, с Их иконами, с некоторыми монастырями и храмами…» [Лепахин 2005: 775]. Православный человек должен непрестанно молиться. Как наставляет Игумен Никон (Воробьев), «старайся всегда, гуляешь ли или работаешь один или среди людей, хоть изредка, мысленно от всего сердца вздохнуть несколько раз Господу. Хоть один раз в час. Даже если что-либо не так делаешь, даже грешишь, надо еще усиленнее просить помощи и прощения у Господа» [Игумен Никон: www.eparhia-saratov.ru].

Обратимся к первому типу. А. Ахматова, как православный человек, считает молитву дыханием души, доказательством «разумной личности, богообразности, будущего обожения и блаженства» [Св. Прав. Иоанн Кронштадтский 2008: 3]. Просительная молитва – это «крик» души, глас вопиющего в пустыне» бездушия и равнодушия: Господи! Ты видишь, я устала/ Воскресать, и умирать, и жить./ Все возьми, но этой розы алой/ Дай мне свежесть снова ощутить. Лирическая героиня молится о том, чтобы Господь послал ей сил снова воспринимать действительность эстетически. В данном контексте представлено обращение к Богу (Господи!), субъект, от лица которого дается молитва (я), просьба. Таким образом, просительная молитва в лирике А. Ахматовой строится по канонам литургической просительной молитвы.

Иная молитва представлена в стихотворении «Дал Ты мне молодость трудную»: Дал Ты мне молодость трудную./ Столько печали в пути./ Как же мне душу скудную/ Богатой Тебе принести?/ Долгую песню, льстивая,/ О славе поет судьба./ Господи! Я нерадивая,/ Твоя скупая раба (Ахматова 1990: 1, 62). Лирическая героиня чувствует ответственность перед Богом за свою жизнь, ей присуще осознание греховности. Используется номинация человека, характерная для литургической молитвы: «нерадивая», «скупая» (ср. «недостойный», «грешный» раб божий). Кроме того, написание местоимения «Ты» с заглавной буквы свидетельствует о восприятии Бога как Абсолюта, который посылает человеку и радость, и горе. С одной стороны, лирическая героиня Ахматовой покорна Господней воле, с другой – осознает свою вину за «душу скудную».

Второй тип – благодарственная молитва – призвана возносить Богу благодарение. Молитва благодарения – это такое расположение нашего духа, при котором мы считаем Бога источником всякого истинного нашего блага и в полноте чувств повергаемся пред Ним в знак своей сыновней признательности. В лирике А. Ахматовой благодарение Богу не выражено прямо, скорее оно зашифровано. Восприятие всех событий как идущих от Бога, как выражающих Божию волю – форма благодарения.

Последнюю группу составляют молитвы-воздыхания, которые граничат с междометийным восклицанием. В поэзии Ахматовой обращения к Богу редко используются в качестве междометий: лирическая героиня, как верующий человек, старается не употреблять имя Божие всуе. Тем не менее, такие восклицания присутствуют. Они свидетельствуют о разговорности лирического стихотворения А. Ахматовой. Разговорный характер поэзии Ахматовой отмечали многие исследователи, который выражен посредством использования различных разговорных средств, в том числе и междометийного употребления Имени Божьего. Одним из основополагающих принципов поэзии А.А. Ахматовой по мнению Б.М. Эйхенбаума является диалогизм, «особая свобода речи». «Становится ощутимым самое движение речи – речь как произнесение, как обращенный к кому-то разговор, богатый мимическими и интонационными оттенками» [Эйхенбаум 1923: 31].

Междометийное употребление Имени Божьего активно представлено в реплике лирической героини: Встрепенулась и сложила руки,/ Зашептав: «О Боже, где же ты?». Развернутая кинетическая ремарка [Дотмурзиева: http // www.pn.pglu.ru] и глагол введения реплики (зашептать) подготавливают эмоциональное настроение высказывания лирической героини.

В другом случае употребление Имени Божьего как междометия также служит для передачи и усиления эмоциональности высказывания лирической героини: Я говорю: « О Боже, нет, нет, я совсем не верю,/ Что будет такая встреча в эфире двух голосов». Реплика вводится глаголом речевого действия (говорить), который по своей семантике не обладает эмоциональностью. Повтор слова «нет», восклицание «О Боже» придают реплике героини высокую степень эмоциональности.

Молитвенный жанр в структуре лирического стихотворения А. Ахматовой выступает как «проводник» в иной мир, в мир христианского бытия, который вводит стихотворение во вневременной контекст. В молитве лирическая героиня наиболее полно выражает свои переживания, соотносит свою волю с Божией волей.