Молитва стихи бродский и

Сретение. Иосиф Бродский. Читает А. Шмеман (видео)

Стихотворение Иосифа Бродского читает священник Александр Шмеман.

Музыка митрополита Волоколамского Илариона (Алфеева).

Когда Она в церковь впервые внесла

Дитя, находились внутри из числа

людей, находившихся там постоянно,

Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял Младенца из рук

Марии; и три человека вокруг

Младенца стояли, как зыбкая рама,

в то утро, затеряны в сумраке храма.

Тот храм обступал их, как замерший лес.

От взглядов людей и от взоров небес

вершины скрывали, сумев распластаться,

в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом

свет падал Младенцу; но Он ни о чем

не ведал еще и посапывал сонно,

покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему,

о том, что увидит он смертную тьму

не прежде, чем Сына увидит Господня.

Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,

реченное некогда слово храня,

Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,

затем что глаза мои видели это

Дитя: Он — Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен,

и слава Израиля в Нем». — Симеон

умолкнул. Их всех тишина обступила.

Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя

над их головами, слегка шелестя

под сводами храма, как некая птица,

что в силах взлететь, но не в силах спуститься.

И странно им было. Была тишина

не менее странной, чем речь. Смущена,

И старец сказал, повернувшись к Марии:

«В лежащем сейчас на раменах Твоих

паденье одних, возвышенье других,

предмет пререканий и повод к раздорам.

И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть Его будет, Твоя

душа будет ранена. Рана сия

даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко

в сердцах человеков, как некое око».

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед

Мария, сутулясь, и тяжестью лет

согбенная Анна безмолвно глядели.

Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле

для двух этих женщин под сенью колонн.

Почти подгоняем их взглядами, он

шел молча по этому храму пустому

к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковски тверда.

Лишь голос пророчицы сзади когда

раздался, он шаг придержал свой немного:

но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала.

И дверь приближалась. Одежд и чела

уж ветер коснулся, и в уши упрямо

врывался шум жизни за стенами храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул

он, дверь отворивши руками, шагнул,

но в глухонемые владения смерти.

Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.

И образ Младенца с сияньем вокруг

пушистого темени смертной тропою

душа Симеона несла пред собою

как некий светильник, в ту черную тьму,

в которой дотоле еще никому

дорогу себе озарять не случалось.

Светильник светил, и тропа расширялась.

Изображение: Икона "Сретение Господне", интернет

Часть 10 – Сретение. Иосиф Бродский. Читает А. Шмеман (видео)

Иосиф Бродский. Сретение – читает прот. Александр Шмеман

Васильевские врата новгородского собора Св. Софии. 1336 г. Собор Александровского Успенского монастыря. Фрагмент

Когда Она в церковь впервые внесла

Дитя, находились внутри из числа

людей, находившихся там постоянно,

Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял Младенца из рук

Марии; и три человека вокруг

Младенца стояли, как зыбкая рама,

в то утро, затеряны в сумраке храма.

Тот храм обступал их, как замерший лес.

От взглядов людей и от взоров небес

вершины скрывали, сумев распластаться,

в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом

свет падал Младенцу; но Он ни о чем

не ведал еще и посапывал сонно,

покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему,

о том, что увидит он смертную тьму

не прежде, чем Сына увидит Господня.

Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,

реченное некогда слово храня,

Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,

затем что глаза мои видели это

Дитя: Он — Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен,

и слава Израиля в Нем». — Симеон

умолкнул. Их всех тишина обступила.

Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя

над их головами, слегка шелестя

под сводами храма, как некая птица,

что в силах взлететь, но не в силах спуститься.

И странно им было. Была тишина

не менее странной, чем речь. Смущена,

Мария молчала. «Слова-то какие…»

И старец сказал, повернувшись к Марии:

«В лежащем сейчас на раменах Твоих

паденье одних, возвышенье других,

предмет пререканий и повод к раздорам.

И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть Его будет, Твоя

душа будет ранена. Рана сия

даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко

в сердцах человеков, как некое око».

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед

Мария, сутулясь, и тяжестью лет

согбенная Анна безмолвно глядели.

Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле

для двух этих женщин под сенью колонн.

Почти подгоняем их взглядами, он

шел молча по этому храму пустому

к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковски тверда.

Лишь голос пророчицы сзади когда

раздался, он шаг придержал свой немного:

но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала.

И дверь приближалась. Одежд и чела

уж ветер коснулся, и в уши упрямо

врывался шум жизни за стенами храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул

он, дверь отворивши руками, шагнул,

но в глухонемые владения смерти.

Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.

И образ Младенца с сияньем вокруг

пушистого темени смертной тропою

душа Симеона несла пред собою

как некий светильник, в ту черную тьму,

в которой дотоле еще никому

дорогу себе озарять не случалось.

Светильник светил, и тропа расширялась.

16 февраля 1972

Поскольку вы здесь…

… у нас есть небольшая просьба. Все больше людей читают портал “Православие и мир”, но средств для работы редакции очень мало. В отличие от многих СМИ, мы не делаем платную подписку. Мы убеждены в том, что проповедовать Христа за деньги нельзя.

Но. Правмир — это ежедневные статьи, собственная новостная служба, это еженедельная стенгазета для храмов, это лекторий, собственные фото и видео, это редакторы, корректоры, хостинг и серверы, это ЧЕТЫРЕ издания Pravmir.ru, Neinvalid.ru, Matrony.ru, Pravmir.com. Так что вы можете понять, почему мы просим вашей помощи.

Например, 50 рублей в месяц – это много или мало? Чашка кофе? Для семейного бюджета – немного. Для Правмира – много.

Если каждый, кто читает Правмир, подпишется на 50 руб. в месяц, то сделает огромный вклад в возможность нести слово о Христе, о православии, о смысле и жизни, о семье и обществе.

А потом падение или восстание – кто что выбирает

В этот день Пресвятая Богородица принесла Младенца Иисуса в иерусалимский храм, чтобы посвятить Его Богу

– Как вода святая, сержант?

Лицензия Минпечати Эл № ФС77-44847

может не совпадать с позицией редакции.

(книгах, прессе) возможна только с письменного

Молитва стихи бродский и

ИОСИФ АЛЕКСАНДРОВИЧ БРОДСКИЙ

Страницу и огонь, зерно и жернова,

секиры острие и усеченный волос —

Бог сохраняет все; особенно — слова

прощенья и любви, как собственный свой голос.

В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,

и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,

поскольку жизнь — одна, они из смертных уст

звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.

("На столетие А.Ахматовой", 1989)

Это стихотворение было написано Иосифом Бродским на столетие Анны Ахматовой. Оно как нельзя лучше иллюстрирует его же слова о том, что "всякое творчество есть по сути своей молитва. Всякое творчество направлено в ухо Всевышнего. В этом, собственно, сущность искусства. Стихотворение если и не молитва, то приводимо в движение тем же механизмом — молитвы. Как правило, приличный человек, занимающийся изящной словесностью, помнит одну заповедь: не употребляй Имени всуе".

Близко знавший поэта Лев Лосев рассказывал: "Иосиф всегда категорически отказывался обсуждать вопросы веры. Наши познания в популярной психологии заставляют предполагать, что это означает абсолютную исключительность того места, которое вера занимает в его существовании. Я думаю, в русской литературе нашего времени, в русской поэзии после Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама не было другого поэта, который с такой силой выразил бы религиозность как таковую в своей поэзии". Судите сами:

В холодную пору, в местности, привычной скорее к жаре,

чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,

младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;

мело, как только в пустыне может мести.

Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар

из воловьих ноздрей, волхвы –Балтазар, Гаспар,

Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.

Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,

на лежащего в яслях ребенка издалека,

из глубины Вселенной, с другого ее конца,

звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

("Рождественская звезда", 1987)

Раскрывая свое видение поэзии Бродского Юрий Кублановский говорил: "Я считаю его религиозным поэтом. Он напрямую выходит к творцу. Он ведет с ним напряженный диалог, представляя Его совершенно по-своему. Поэт такой величины, как Бродский, вообще не может быть атеистом, поскольку он испытывает такое сильное вдохновение. Он, несомненно, сталкивается с чем-то сверхестественным в этом смысле. Через опыт ему дано метафизическое ощущение мира и Творца. И он постоянно ведет с Творцом своего рода тяжбу. Это один из главных сюжетов поэзии Бродского. Он может написать замечательное "Сретенье", а через несколько лет кощунственные стихи "Горение".

Бродскому вообще свойственен духовный и интеллектуальный экстремизм. Это очень по-русски.

"Я не получил религиозного воспитания, –вспоминал Иосиф Александрович в 1979 году. — В меня не вложили в готовом виде основы веры. Я все это осваивал самоучкой. Например, Библию впервые взял в руки в 23 года. И остался, так сказать, без пастыря. В сущности мне не к чему возвращаться. Идея царства небесного не была мне внушена в детстве, а ведь только в детстве и может возникнуть представление о рае. Я же вырос в обстановке суровой антирелигиозной пропаганды..".

Результатом такого самостоятельного "освоения" вечных проблем бытия становятся произведения, подобные созданному им в пору ссылки в село Норенское, где была взята главная высота его творчества — духовная, нравственная и метафизическая:

В деревне Бог живет не по углам,

как думают насмешники, а всюду.

Он освещает кровлю и посуду

и честно двери делит пополам.

В деревне он в избытке. В чугуне

он варит по субботам чечевицу,

приплясывает сонно на огне,

подмигивает мне, как очевидцу.

Он изгороди ставит, выдает

девицу за лесничего и, в шутку,

устраивает вечный недолет

объездчику, стреляющему в утку.

Возможность же все это наблюдать,

к осеннему прислушиваясь свисту,

единственная, в общем, благодать,

доступная в деревне атеисту.

Это одно из немногих оригинальных стихотворений Бродского, напечатанных в России в 60-е годы. Романтическое смятение чувств сменяется подспудно ощущаемым неизбывным трагизмом бытия, впрочем спрятанный за присущую поэту спасительную самоиронию.

Ощущения, которые Иосиф Бродский воплощает в своих стихах, колеблются между крайностями. С одной стороны, он принадлдежит к числу пессимистов ХХ века, с другой лейтмотивом всего его творчества звучит идея "благодарности":

. Наклонись, я шепну Тебе на ухо что-то: я

благодарен за все; за куриный хрящик

и за стрекот ножниц, уже кроящих

мне пустоту, раз она — Твоя.

Ничего, что черна. Ничего, что в ней

ни руки, ни лица, ни его овала.

Чем незримей вещь, тем оно верней,

что она когда-то существовала

на земле, и тем больше она — везде.

Ты был первым, с кем это случилось, правда?

Только то и держится на гвозде,

что не делится без остатка на два.

Лауреат Нобелевской премии поэт Чеслав Милош сказал однажды: "Может быть, чтобы писать стихи в ХХ веке, надо верить в Бога. Западная поэзия потеряла эту веру. Бродский же сохраняет священное приятие мира".

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной толью гумна

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.

Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

перешел на шопот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

Сам Бродский считал, что в конце ХХ века ни о любви, ни о Боге нельзя говорить напрямую. "Он с юношеских лет избегал вообще всякой торжественности, всякой декларативности в этих вопросах. Про одного из поэтов он однажды сказал, что вот пишет про ангела-архангела, а за душой ничего нет".

Из интервью Бродского Соломону Волкову:

"По-моему, почти все русские поэты (вне зависимости от того, верующие они или нет) злоупотребляют церковной терминологией. В стихах постоянно возникает ситуация: я и Бог. Что, на мой взгляд, прежде всего нескромно. Потому что подобный расклад как бы предполагает, что Бог обо мне тоже должен знать, читать мои стихи и прочее. Состоять в переписке. Между прочим, сказанное в большей степени относится к молодым русским поэтам. Нет стихотворения, где автор не бил бы поклонов. Ну совершенно расшибают лоб. Само по себе возрождение религиозного сознания можно только приветствовать. Но у литературы есть свои законы. И с литературной точки зрения подобные короткие отношения с Господом выглядят моветоном. Возникает религиозно-литературная инфляция. ".

Когда поэзия Бродского была впервые переведена на английский язык, ее часто сравнивали с поэзией английских поэтов-метафизиков.

Евгений Рейн, друг поэта, на вопрос о фундаменте, на котором, по его мнению, зиждется универсум Бродского, отвечал: "Он действительно метафизик преждеде всего. Религиозная часть его поэзии — это ни в коем случае не поэзия религиозного экстаза, и ни в коем случае не поэзия церковной детализации и соборности, хотя он и написал такое стихотворение, как "Сретенье". Тем не менее, если всмотреться внимательно во все, что он написал, он, как и все замечательные поэты, идет по лезвию между теизмом и атеизмом". Рейн не согласен с Кублановским, считавшим Бродского "религиозным поэтом": "Он никогда не может встать ни на чью сторону. Конечно, он не вульгарный безбожник, но в его стихах совершенно нельзя найти благолепия церковного. Религиозные мотивы его поэзии — это те размышления о высшем, о метафизическом, о божественном, которое присутствует в любой поэзии, которая занимается экзистенциальными проблемами бытия, которая не может обойтись без высшего начала, без Бога".

Примечательно в этом плане стихотворение Бродского "Бабочка". "Бабочка" производит впечатление вылетевшей из английской метафизической поэзии –поэзии, основу мировоззрения которой составила христианская религиозная философия.

Поэт с первой же строфы вводит нас в тему. И тема эта — не что иное, как цель Творца:

Сказать, что ты мертва?

Но ты жила лишь сутки.

Как много грусти в шутке

рожденья и когда ты

одно из двух количеств

Постепенно от мысли о Творце-шутнике поэт переходит к мысли о Творце- художнике:

Сказать, что вовсе нет

в руке моей так схоже

не плод небытия.

По чьей подсказке

и так кладутся краски?

слов, чуждых цвету,

вообразить бы эту

Х11 строфа является философским центром стихотворения, где поэт переходит от анализа к синтезу. И если в первом семистишии он поставил проблему цели Творца, то здесь он провозглашает свое кредо:

и срок столь краткий,

не высказать ясней,

что в самом деле

мир создан был без цели,

для света нет иголок

Английские метафизики чаще всего выражали в стихах апофеоз Создателю несмотря ни на что, ститая, что Бог является обладателем высшей правды, недоступной пониманию человека, а потому все делается во благо человека, который для Бога явился конечной целью творения. Наряду с апофеозом предсказуема и материалистическая точка зрения, а также воинствующий атеизм. Предсказуема и позиция богоборчества, бросания вызова Богу. Возможна, наконец, и позиция скептицизма.

Бродский в "Бабочке" выдвигает оригинальную концепцию по вопросу отношения Бога и Его цели, опровергая прямолинейность всех этих отношений. Он признает существование Бога, Бог есть, но вряд ли у Него есть цель в человеческом понимании, а если есть, то цель — не мы, следовательно, бесполезно сердиться на Него и отвергать Его мир. Вывод Бродского о том, что "цель — не мы", наносит беспощадный удар человеческому самолюбию, вывод, который человечество в основном и не рассматривало, потому что искало в философии и религии утешения. К выводу "цель — не мы" Бродский приходит через размышление о природе времени, Творец не создал человека бессмертным, хоть и мог; показателем тому вечность других его творений — света и тьмы — их не приколешь капк бабочку: "для света нет иголок и нет для тьмы". Так ода красоте бабочки превращается в элегию человеку".

Международная радиостанция КНЛС © 2003- 200 8 Все права защищены.